ОДНАЖДЫ ЭТО СЛУЧИЛОСЬ С НИКОЛОЙ ТЭСЛА

Среди студентов у меня было много врагов, а среди преподавателей всего один, но этот один стоил сотни. То был известный физик профессор Пешл, гигант с мелкой душой. Он не любил, когда с ним спорили, хотя студентам положено спорить с преподавателями, это часть учебного процесса. Я слышал, что с Пешлом надо быть осторожным, поэтому, возражая ему, очень тщательно выбирал слова. Но это меня не уберегло. Выйдя победителем из двух споров, я стал заклятым врагом Пешла. Пешл разил наверняка – он методично уничтожал мою репутацию, рассказывая всем о моем скверном характере, моей неуравновешенности и т. д. Пешл настраивал преподавателей против меня, а я дал ему веский повод для этого.

Отчаявшись, я совершил глупость – решил попробовать вести ту же самую жизнь, что и большинство студентов. Начал ходить по пивным и, надо признать, очень скоро увлекся. Все плохое засасывает. На этой почве у меня даже наладились отношения с некоторыми студентами, которые ранее меня травили. Их восхищало то, как я играю на бильярде и как щедро я выставляю угощение после каждого выигрыша. Я хорошо играл когда-то. Длинные руки, верный глаз, умение быстро производить расчеты – что еще нужно бильярдисту? Играл я каждый вечер, потому что разгульная жизнь требовала больших денег, которые я мог заработать только при помощи кия. Убедившись в своей мнимой «непобедимости», я потерял осторожность, начал играть азартно, необдуманно и, как следствие, начал проигрывать. Бильярда мне стало мало, и я пристрастился к картам, а в картах, как известно, ставки много больше, чем в бильярде, и возможностей для обмана партнеров тоже больше. Проигрыши влекли за собой желание отыграться, я начал скатываться в пропасть и, наверное, погиб бы сначала как ученый, а потом и вообще бы погиб, если бы не моя мать. Заплатив очередной мой проигрыш, она сказала, что ждет того дня, когда я проиграю все наше имущество и мне будет не на что больше играть. Только так я смогу образумиться. Эти слова, а больше – горечь, с которой они были произнесены, так поразили меня, что я перестал играть и взялся за ум. Но это случилось много позже, уже после смерти отца.

В декабре 1878 года, благодаря собственной глупости, стараниям Пешла и неприязненному отношению ко мне большинства студентов, я был исключен из школы. Исключение было обставлено весьма подлым образом. Я узнал о нем только постфактум. Меня вызвал декан и сказал, что я исключен за неуспеваемость и плохое поведение. Неуспеваемости как таковой не было, потому что даже ведя беспутную жизнь я успевал делать необходимый минимум, учил столько же, сколько учили остальные. Другое дело, что я не выходил за рамки этого, но исключать за неуспеваемость меня было нельзя. Что же касается плохого поведения, то оно также не отличалось от поведения других студентов. Просто мои враги, возглавляемые Пешлом, преувеличивали каждый мой промах в десять раз. Если я спорил с кем-то по поводу бильярдной партии, то назавтра рассказывали, будто я устроил разгром в пивной и т. п.

Я возмутился. Несправедливость всегда возмущала и продолжает возмущать меня. Я наговорил бедному декану, который хорошо ко мне относился, много резких слов и оглушительно хлопнул дверью, когда уходил. После этого возвращение в школу стало невозможным. Я сжег мосты и пожалел об этом в тот же день, когда немного остыл. Но было уже поздно.

Я уехал в Марбург (оставаться в Граце было невозможно) и устроился в помощники к одному инженеру, но быстро потерял работу, потому что уделял ей гораздо меньше внимания, нежели азартным играм. Дошло до позора, о котором мне больно вспоминать до сих пор. В марте 1879 года меня, сына священника и бывшего студента Высшей технической школы, выслали из Марбурга домой по полицейскому протоколу, как какого-нибудь бродягу. Отец мой тогда был еще жив, но уже серьезно болен. Именно тогда между нами и установились теплые отношения. Отец не стал ругать меня. Он только сказал:

«Я позволил тебе учиться на инженера вопреки своему желанию. Заверши же то, что ты начал. Если не можешь вернуться в Грац, то поезжай в Прагу и доучись там».

За несколько дней до своей кончины отец взял с меня обещание ехать в Прагу учиться, но я поехал туда не сразу после похорон, а только в январе 1880 года. Не могу понять, почему отец не взял с меня слова перестать играть в азартные игры. Я бы дал такое слово и сдержал бы его, потому что иначе я просто не могу поступить. Но то, что не сделал отец, спустя несколько месяцев удалось сделать моей матери. Она спасла меня. В нужный момент она сказала мне верные слова. В другое время я не слышал увещеваний, отмахивался от них, но в тот раз каждое слово матери запало глубоко в мою душу.

Я часто думаю о прошлом. В том числе и о том, что случилось со мной тогда. Как мог я, человек, страстно мечтавший об учебе в Высшей технологической школе, вдруг забросить учебу ради столь сомнительных удовольствий. Началось все с глупого желания «быть таким, как все», а закончилось тем, что я сумел остановиться лишь на краю пропасти. Когда я остановился и оглянулся назад, то мне стало страшно. Я ли это? Со мной ли все это было? Как мог я, дрожавший над каждой напрасно потраченной минутой, тратить впустую месяцы? Мать говорила, утешая меня: «все молодые люди совершают глупости, без этого молодость не молодость». Но я ей не верил. Я знал многих людей, которые в молодости никаких глупостей не совершали. Взять хотя бы моего отца. Он был человеком со сложным характером, но всегда шел прямым путем, за что и пользовался уважением окружающих. Я же вместо уважения заработал презрение. Став после смерти отца главой семьи, единственным в ней мужчиной, я вел себя неподобающе. Хорошо, что это длилось недолго.

Много позже мне объяснил причину моего срыва профессор Холл. Он детально интересовался моим прошлым, поскольку это было нужно для работы со мной. Холл сказал, что причиной было переутомление, на которое наложилось постоянное и длительное нервное возбуждение, вызванное неприязненным отношением окружающих. Моему мозгу, всему моему организму надо было отправить меня в длительный отпуск – и это было сделано. Мне казалось, что я «ухожу в отпуск» для того, чтобы стать таким, как все, и сблизиться с другими студентами, но первопричиной было мое переутомление. Когда я возразил, сказав, что впоследствии при сильном переутомлении я заболевал, а не испытывал тяги к играм и спиртному, Холл напомнил мне, что я дал матери слово бросить играть и мой мозг учитывает это обстоятельство всегда, постоянно, даже тогда, когда я о нем не вспоминаю. Именно поэтому, как считал Холл, у меня и сформировалась не просто нелюбовь к азартным играм, а отвращение к ним.

(Никола Тэсла. «Дневники. Я могу объяснить многое», стр. 24-26 электр. версия)